Пассаж о женской логике
Я всегда была правильной девочкой. Прилежной, трудолюбивой, аккуратной. Меня воспитывали в атмосфере торжественной строгости и обостренной культурности. В девять лет я пошла в балетную школу. В нашем провинциальном городе Школой называлось заведение, куда детей приводили три раза в неделю, просто чтобы они дома не сидели. Тем не менее, классическое искусство внесло фундаментальный вклад в становление моей личности, обремененной чрезмерным чувством долга и ответственности. Незыблемое понятие чести укоренялись во мне с каждым новогодним «Щелкунчиком» и каждой весенней «Жизелью». Поэтому, получив в начале декабря предложение подработать от Лены, я была, мягко говоря, смущена.
Лена всегда была для меня «старшей» на балете. Еще когда я пешком под стол ходила и мучительно пыталась устоять в первой позиции каждые понедельник, среду и пятницу, Лена уже была взрослой, танцевала в труппе нашего театра, солировала. Теперь, когда мне двадцать, а ей двадцать пять, разница в годах ощущается меньше, чем в тринадцать и восемнадцать, но общий язык мы не можем найти до сих пор. Характер у Лены, мягко говоря, непростой. Она любит указать на недостатки, навязать свое мнение да и покричать чуть что она мастер. Я же как человек совершенно неконфликтный всегда старалась избегать ее, но в последние несколько месяцев в связи с занятостью в одном балете мы часто оказывались рядом и были вынуждены общаться. Не без удивления обнаруживала я в себе многие черты, составлявшие основу трудного характера Лены: спесивость, эгоизм, высокомерие, придирчивость и, ко всему прочему, феноменально трезвый взгляд на вещи. Если вокруг творился беспредел, мы обе называли его не «ну ничего» и не «исторически так сложилось», а именно беспределом. Если царило головотяпство, мы не стеснялись об этом говорить. Единственное, что я возмущалась мысленно или в узком кругу друзей, а Лена кричала на весь наш рухлядский ДК. Я могла быть такой, как она, если бы приличное воспитание не подавляло врожденный снобизм.
читать дальшеПредложение, которое пришло от Лены в социальной сети, вне нашей обители труда и смирения, то есть балетного театра, было немногословным. Она звала меня и Юлю, самую близкую мою балетную подругу, составить ей компанию на новогодних корпоративах в одном из ресторанов. Лена, которая работала там уже не первый год, собиралась поставить на троих небольшой балетный танец и показывать его десять вечеров, включая 31 декабря, в рамках новогодней программы, которую она, и я бы этому не удивилась, вполне могла вести.
С самого начала идея вызвала у меня панику. С одной стороны – чтобы я, которая в 19:00 всегда дома, пошла куда-то к 22:00, в какой-то ресторан, что-то танцевать, за спиной балетных педагогов – это было для меня немыслимо. Чтобы 31 декабря вечером я была все в том же ресторане, развлекала подвыпившую публику, а не сидела у телевизора в обнимку с молодым человеком, как мы давно уже запланировали – ни за что. Да и мама меня никуда не отпустит, хоть мне и двадцать лет и никто в теории не может влиять на мои решения. Сложно объяснить постулаты независимости маме, которая не отпустила меня учиться в МГУ, когда по результатам ЕГЭ я проходила на бюджет.
Сообщение пришло через Юлю, и я сразу ответила отказом. Потом я прочитала текст еще раз, и взгляд мой зацепился за одну-единственную фразу: «1000 рублей за выступление». Чтобы было понятно, в моем городе N, где доход студента составляет в среднем полторы тысячи рублей в месяц, десять тысяч за десять вечеров – это неплохие деньги. Крайне неплохие. Возмутительно неплохие, если учесть, что танец длится две минуты и в 22:30 ты уже насвистывая идешь домой. У меня повышенная стипендия и на балете я якобы работаю на полставки, мама тоже помогает, когда вспомнит, потому что я ни о чем ее не прошу, так что в десяти тысячах я не то чтобы остро нуждалась. С другой стороны, видя, как все мои друзья барахтаются в сфере обслуживания, вгрызаясь в каждый рубль, я чувствовала себя виноватой, отказываясь от денег, которые сами плыли мне в руки. «Но как же так? – думала я. – Неужели я действительно пойду туда? Неужели я правда выступлю на десяти новогодних вечерах и положу десять тысяч себе в карман?» Любое отступление от обыденной жизни казалось мне невероятным, но денег мне тоже хотелось, хоть что-то и скребло по моей выхолощенной совести. Проведя полчаса в беспокойных раздумьях, я решила посоветоваться с мамой как взрослый человек с другим взрослым человеком. Для справки – после истории с поступлением в МГУ я крайне редко ставлю маму в известность о событиях своей жизни, а совета ее и тем более никогда не прошу. Но здесь я действительно не знала, что делать, тем более тяжеловесность семьи была моим главным препятствием на пути к работе.
Весь следующий день, а это была суббота, я жутко нервничала и искала подходящей возможности поговорить с мамой, что в наших отношениях живущих под одной крышей родителя и отпрыска в принципе редкость. Начала я издалека, мол, Лена предложила подработать, ничего особо сложного, потом постепенно перешла к тому, что ресторан недалеко от дома, что это заведение высокого класса и, опустив информацию о работе в Новый год, сделала упор на десять тысяч, которые «на дороге не валяются». Мама была скорее сбита с толку, чем возмущена моей идеей, что, несомненно, служило хорошим знаком. Она долго размышляла и задумчиво перечисляла минусы, но потом, к величайшему моему изумлению, сказала: «Ну если тебе так хочется заработать свои собственные деньги, попробуй. Но сперва подумай, как добираться туда и оттуда посреди ночи». У моей семьи 22:00 – это посреди ночи, да. Ни о чем я тогда думать не хотела и на радостях написала Юле, что согласна. Теперь не придется придумывать отмазу для Лены и вообще разговаривать с ней. Когда что-то шло не по ее плану, характер ее проявлялся во всей красе: тонкие темные брови медленно изгибались, полные губы жестко кривились, взгляд метал холодные лучи ярости, а то, что она говорила, без труда портило настроение любому. Тон ее голоса становился подчеркнуто уничижительным, она не скупилась на придирки, обвинения и критику. Обычно ее слова, как ни парадоксально, были близки к истине, человеком она была далеко не глупым, но от прямых обвинений в любом случае хотелось сбежать подальше. Одной из причин, побудивших меня согласиться, действительно было нежелание противостоять Лене. Я не скрываю своих слабых сторон.
Итак, я согласилась танцевать на новогодних вечерах в ресторане. Все вроде бы шло хорошо. Но потом мама сходила к бабушке.
Мало того что моя бабушка являет собой классический образец советского человека, так она еще и капитально воздействует на маму. Они лучшие подружки, и для меня их союз всегда был деструктивным. Бабушка была в нашей семье этаким комнатным Сталиным, все или подчинялись ей, или противостояли ее бесконечным ежедневным назойливым домогательствам и нытью до тех пор, пока ни сдавались и ни делали, что ей нужно. И мама, и дед были полностью в ее власти. Я же, дитя своей эпохи и, прежде всего, своего отца, который, конечно, был главным бабушкиным антагонистом, хоть и не жил с нами уже пять лет, не собиралась сдаваться даже из банальной вредности.
Началось все со звонка и ее взбудораженного голоса: «Яна, мне тут мама сказала ужасную вещь. Будто бы ты собралась плясать ночью в каком-то кабаке». Подобная подача информации как бы сразу не располагала к конструктивной беседе. Спорить с бабушкой бесполезно, доказать ей ничего невозможно. Но каждый раз при возникновении конфликтов я совершенно по-дилетантски надеюсь логически убедить ее в своей правоте. В этой ситуации меня сразу же взбесили две вещи: собственно вовлеченность бабушки и, что важнее, предательство мамы, которая, как трусливый подросток, настучала на меня. Я сказала бабушке, что прояснила вопрос с мамой и участие третьих лиц мне не нужно, на что мама позади бабушки заявила: «Я ей ничего не разрешала. Она уперлась, ей жить не быть надо – что я буду с ней спорить». А вот это уже откровенное вранье. Почему мама видит в бабушке великую вездесущую силу и высшую инстанцию, контролирующую каждый ее шаг? Я хочу, чтобы бабушка пекла пирожки и трепала меня за щечки, а не указывала, что мне делать или не делать, затыкая мою родную мать и подрывая всякий ее авторитет в моих глазах. Это только на людях я была скромной и спокойной, отводить душу тоже где-то нужно, и на ор родни я обычно отвечала ором.
Бабушка тем временем разорялась, что в нашей семье такими средствами никогда деньги не зарабатывали, что это позор, что я девка подзаборная и т.д. и т.п. Я была так отчаянно зла на маму, что даже не хотела обороняться. Наконец, бабушка закончила орать и повесила трубку. Настроение у меня было на нуле, я ничего не могла делать, ни за что не могла взяться – мы ведь полчаса назад все решили с мамой! Почему я по-прежнему переживаю подростковые скандалы из серии «мы тебя никуда не отпускаем»?
Через десять минут раздался новый звонок. «Ты вообще подумала о том, как добираться оттуда? - продолжала бабушка. – Автобусы после десяти уже не ходят». Это была ее излюбленная тактика: капать на мозги долгое-предолгое время, выдавая гениальные аргументы по одному. «На такси», - ответила я. «Ага! – бабушка только этого и ждала. – Одна ночью на такси! Еще чего предложишь». Вот в таком царстве бреда я и живу. О чем вообще можно говорить с человеком, который уверен, что с наступлением темноты из кустов, точно зомби, вылезают «пьяные», а таксисты всех увозят в лес, насилуют и убивают? Я сказала, что поговорю с Юлей, которая живет в моей стороне. В принципе Лена ездила на машине, но просить ее о чем-либо мне не очень хотелось. Бабушка повесила трубку.
Прошло пятнадцать минут. Я начала понемногу успокаиваться. Тут раздался новый звонок. «Яна, дед тоже против твоей затеи, - сказала бабушка. – Откажись». Все оборачивалось так, будто я была упертым подростком, отчаянным в своем глупом желании вести себя как взрослый и принимать якобы взрослые решения. «Я просто хочу заработать десять тысяч к Новому году», - сказала я. «Зачем тебе эти десять тысяч? Ты получаешь стипендию. Давай я тебе сама дам эти десять тысяч, чтобы ты успокоилась» Ох боже ж ты мой! – чуть не закричала я. Я ничего не хотела объяснять, ничего не хотела доказывать, шел второй час обмусоливания того, что мы уже решили, и я устала от диалогов об одном и том же. Я по-настоящему наорала на бабушку, что теперь-то уж точно ни за что не откажусь, и повесила трубку.
Через двадцать минут пришла мама.
Поначалу она избегала нашей восхитительной темы и я могла целых полчаса жить спокойно, но потом маму прорвало – и все началось сначала. Она кричала, что я эгоистка, что я никого не слушаю, что она устала так жить, когда с одной стороны на нее давит бабушка, а с другой – я, что бабушка сейчас весь месяц будет мыть ей мозги и что я просто тварь неблагодарная, раз обрекаю на такое родную мать. То, что «родной матери» уже за сорок и она может не бегать по каждой мелочи к своей мамке, как-то утекло из этого монолога. Мама орала до тех самых пор, пока я сама не позвонила бабушке и не велела выяснять все претензии со мной, без вовлечения в это мамы. Бабушка, картинно огорошившись, ответила, что она никогда никого и ни во что не вовлекает и еще раз напомнила, что мое мероприятие низкое и я должна отказаться от него.
После этого все как будто бы стихло. Я смогла вздохнуть с облегчением, отключиться от произошедшего и даже заняться какими-то вечерними делами.
Но через час, когда я и думать обо всем забыла, бабушка позвонила снова.
«С вами заключат трудовой договор? – сухо поинтересовалась она. Мне хотелось стонать от бессилия. Ну я только что успокоилась!
«Какой договор, о чем ты вообще?! - я завелась с пол-оборота. – Деньги на руки дадут, вот и все!»
«Ага, вас там кинут, вот и все»
«Бабушкааааа! Лена там не первый год работает! Ты думаешь, ей каждый год не платят, а теперь она еще зовет людей, чтобы нам всем вместе не платили?!»
«Так ты ничего не знаешь, кроме того, что твоя Лена говорит»
«Слушай, хватит уже. Может, с мамой это прокатывает, но со мной – нет. Я выступлю с балетным танцем рядом с Дедом Морозом и Снегурочкой. Я не делаю ничего плохого. Я не стриптиз пошла танцевать. Хватит уже влезать в мою жизнь! Мне плевать, нравится тебе то, что я делаю, или нет!»
Больше мы этот вопрос не поднимали.
Проснувшись следующим утром, а это было воскресенье, я долго размышляла о предстоящих выступлениях. Эмоции улеглись, и я могла взглянуть на ситуацию более-менее трезво. На такси мне ездить, видите ли, нельзя, пешком темными декабрьскими вечерами страшновато да и не с кем, автобусы заканчивают ходить после 21:00, автомобиля ни у кого из моих близких нет. Поговорив со своим молодым человеком, я еще сильней засомневалась в исполнимости задуманного: дорога проблемная да еще и концерт под самые куранты. Молодой человек меня, конечно, поддержал, предлагал даже встречать, хотя от ресторана он живет в два раза дальше меня и машины у него тоже нет.
В общем, когда ближе к обеду я пошла на репетицию, то была уже твердо уверена: десять тысяч не стоят всех этих треволнений и неудобств. Всю дорогу до балета я придумывала убедительную причину очередного и окончательного отказа для Лены. Я так и видела ее изменяющееся недовольством лицо, надменно изогнутые брови и слышала: «В смысле тебя не отпускают? Тебе сколько лет, чтобы спрашивать разрешения?» Просто причина с плохой дорогой вообще не прокатит – Лене не объяснишь, что если я сяду в такси, у моей семьи случится массовый инфаркт. У меня был выбор между руганью с родней и руганью с Леной. В итоге, я поругаюсь со всеми. Кто у нас победитель по жизни? Я!
К началу репетиции речь о том, что я не хочу жить целый месяц в терроре, была готова. Разумеется, на самом деле ни бабушка, ни мама уже ни на что не влияли и не имели в моему окончательному решению никакого реального отношения. Если мне действительно что-то нужно, я пойду по головам. Новогодние выступления были исключением, потому что я изначально не знала, как должна поступить.
Юля была в шоке. «Моя мама спросила, приду ли я домой на Новый год, вот и все», - в полном недоумении сказала она. Ну конечно, у Юли же нормальная семья.
Я долго не решалась найти Лену. Вообще это был первый раз на моей памяти, когда я искала ее сама. Оттягивать неизбежное было бессмысленно, но мне потребовалось долгих двадцать минут, чтобы собраться с мыслями и отправиться по балету на поиски. Я встретила ее почти сразу, в коридоре. Сердце у меня так и рухнуло, я была готова к чему угодно. Отступать было поздно и некуда. Я подошла к Лене и разочарованно-извиняющимся голосом сказала заготовленное: «Лен, я знаю, что согласилась вчера на наше мероприятие, но все-таки я откажусь. Меня дома просто едят». «Поедом», - хотела добавить я, но вовремя спохватилась, что это слово не совсем уместно. Дальше произошло странное.
Еще прежде чем я успела занять оборонительную позицию, Лена неожиданно улыбнулась: «Ян, ты делай как считаешь нужным, как тебе удобно». Мягко говоря, я была в остолбенении. Я застыла на месте. Я была готова к любому оскорблению, но не к этому. «Эм, все нормально?» - по-кретински переспросила я. «Ну да, все нормально», - Лена с улыбкой пожала плечами, тон ее голоса был спокойным, даже добрым. «Окей», - сказала я и, развернувшись, быстро ушла. Я чувствовала, как с шеи у меня отвалился камень, но мысли при этом были очень странными. Никакой истерики, никаких придирок, делай что хочешь. Я так боялась пойти против Лены, что предпочла разругаться с семьей. Позже я поняла истинную причину такой доброжелательности. Еще после моего первого отказа Лена приметила на мое место одну хорошую подругу, но я слишком быстро поменяла решение и она не успела выбросить меня из дела. Теперь для них все сложилось как нельзя лучше.
Ладно, в любом случае мое окончательное решение меня устраивает, ни от кого не зависит и основано на логике. Ну и пусть, что женской.